[Hija-de-la-luna]

Стоило выставить это еще на прошлой неделе, но как-то не сложилось. Как у меня обычно не складывается со временем и постами на дайри.
Посвящается  Усталый робот. Спасибо тебе за то, что на этот раз все вовремя

Лазар/Ронан; Мини; R

-Луна выходит, — вслед за этими словами послышалось длинное ругательство, придумать которое в силах лишь бывалый моряк, немало повидавший на своем веку.

- Но им ведь не поймать нас? — пискнул чей-то голосок.

- Как знать, как знать, — откликнулся хрипловатый старческий голос.

- На все воля Божья, — набожно прошептал кто-то.

И все в лодке как-то сразу зашевелилось. Лишь один человек сидел неподвижно, вглядываясь в чернильную тьму морской воды. Черный плащ, черные волосы, угольки глаз - только лицо белело.

Лодку слегка качало. Темные силуэты сливались один с другим, образую причудливую фигуру.
Берег стремительно отдалялся, но опасность быть замеченными не проходила.
Где-то далеко, там, где танцевало в небе алое зарево, пропели башенные часы.
Полночь. 14 число.

Молчаливый человек взглянул на город. Всполохи пламени, причудливые тени. Кровавая ночь Парижа.
Но его не волновал погибающий, оставленный на произвол город. Скоро, уже скоро - темная громада корабля, спасение.
Человек перебирался в Англию. Он, как и все в этой лодке, должен был быть схвачен и казнен. Он - за монархию. И теперь он - изменник.
Человек был не кто иной как граф Лазар де Пейроль, шеф королевской армии.
Бывший шеф королевской армии. Нет армии. Нет короля.

В лодке порой раздавались вздохи, перешептывания. Волновались о судьбе родственников, знакомых, королевской четы.

Лазару было все равно. У него давно не осталось никого из родни, а в не очень широком кругу его друзей завистников было больше, чем среди его многочисленных врагов.

Лишь об одном человеке он мог сейчас думать. Не потому что волновался за его жизнь, нет. Ничья, абсолютно ничья жизнь, кроме своей собственной, никогда не волновала де Пейроля.
Сердце его, казалось, было сделано из цельного камня, разбить которое не могли ни мольбы молодой девушки, ни слезы старухи-матери, умоляющих за своих сыновей или возлюбленных, посмевших так или иначе настроить этого человека против себя. Этот человек не имел ни привязанностей, ни страстей.
Впрочем последние два месяца он ходил бледнее обыкновенного и меньше спал.
Будь у Лазара де Пейроля близкие люди, они бы заметили его нездоровый вид, но таковых не было, и графу было достаточно просто скрывать некоторые чувства, о которых он боялся даже помыслить.
Но чувства - вещь, о которой подчас невозможно не думать. И ночами он лежал без сна, думая лишь об одном, непрестанно прокручивая в голове события того самого дня.

Он тогда убил человека. Это было ему не впервой. Тот лишь поплатился за свое неповиновение. Только и всего. Старое, как мир и предельно простое правило: слабый, не подчинившийся сильному, должен умереть.
Он помнил отчетливо: кровь на земле и чьи-то крики. Это не пугало и не мучило де Пейроля. Он стоял там, спокойный, с двумя верными охранниками позади. Просто стоял, пока дочь убитого им рыдала на плече какой-то еще крестьянки.
А затем пришел он. Увидел все и несколько мгновений стоял, как окаменевший. А потом с искаженным лицом бросился на колени перед мертвым. В толпе слышались перешептывания.
Наконец Ронан - так его звали люди в толпе - поднялся с колен.
- Вы, вы... — дрожащим от гнева голосом. Лазар просто смотрел на него.
Ему подумалось: "Еще совсем юный. Глупый и непокорный с горячим сердцем".
Но что-то в нем было еще. Может, горящие гневом юные, дерзкие глаза. Может то, как напряглась под порванной рубашкой грудь. Может, темные кудри, загоревшая под вечным летним солнцем кожа.
Казалось, тот не может никого ненавидеть сильнее. Но эта ненависть, светившаяся во взгляде, и поразила де Пейроля.
У Лазара возникло желание подчинить себе, обуздать этого глупого мальчишку.
И еще одно, неявное, несмелое пока, но настойчивое: разорвать до конца грубую ткань рубашки, коснуться бронзовой от загара груди, ощутить на губах соленый привкус пота...
Де Пейроль с трудом совладал с мыслями, ужаснувшими его. Мальчишка говорил ужасные вещи. Клялся собственноручно убить его, графа Лазара де Пейроля. В другое время это не сошло бы ему с рук. Но сейчас шеф королевской армии пребывал в состоянии близком к смятению. Он просто встал и пошел к экипажу. Безмолвная стража пошла за ним.

Два месяца после он спал от силы по два часа за сутки. Его страсть, вспыхнувшая так внезапно, страсть, которую он сам с собой называл не иначе как безумство, болезнь, не давала ему покоя.
Стоило закрыть глаза, снова залитый солнцем двор, и никого, кроме этого Ронана. И он сам идет к этому мальчишке, заламывает его руки за спину, одним грубым движением ставит на колени, наклоняется - губы такие близкие, тоже наверняка соленые...
...И Лазар открывал глаза. И лежал, маялся до утра - комната казалась маленькой и душной, хотелось чего-то холодного. А еще закрыть глаза, просто закрыть глаза. И смотреть, смотреть, что же дальше.

И вот к нему пришли. Он должен был идти в Бастилию, поговорить с пленным, изменником, которого они поймали.
Де Пейроль вошел в комнату для допросов, пленник стоял спиной к нему.
- Так, так, так. Значит, это ты считаешь себя в праве идти против власти короля?

Изменник не отвечал, но обернулся. На миг на его лице отразилось изумление, сменившееся тут же ненавистью.

-Ты?! — они воскликнули это почти одновременно.
Лазар проклял тот момент, когда согласился лично допрашивать подозреваемого - кошмары только-только начали оставлять его.
А тут снова...
Он подошел к Ронану, схватил за плечо и заставил встать на колени.
"Прямо как во сне", — промелькнуло в голове. Он старался отогнать эту мысль, но ничего не вышло.
Он говорил много, по стандартной схеме. Уверял пленника в том, что дело революционеров обречено, что они в плену у своих собственных идей. Но Ронан не сдавался. Он вырвался из железной хватки рук Лазара, принялся колотить в дверь. Будь это кто-то другой, де Пейроль лишь посмеялся над бы этой тщетной, глупой, наивной попыткой.
Но сейчас она взбесила его, привела в исступление. И раздразнила все желания . Хотелось схватить этого наивного глупца, заставить подчиниться себе. И целовать-кусать губы, разрывать одежду, впиваться ногтями в кожу, оставляя светлые полумесяцы на загорелых спине, руках, груди. Хотелось стать с ним чем-то единым, чтобы подчинить и никогда больше не видеть темных от злости, дерзких глаз.
Но нельзя, нельзя. И он лишь роняет его на холодный пол, толкает его, пытается сломать и не может.
Зовет стражу. Приказ - научить разговаривать с ним, графом де Пейролем, шефом армии.
И смотрит, смотрит, как они до полусмерти избивают этого мальчишку.
А потом подходит и поднимает его, чтобы лично отвести в камеру, запереть.
И на побледневшем лице проступают тонким фиолетовым узором уже синяки. И сверкают, горят все те же юные и дерзкие глаза. Вечный кошмар. Бесконечная безумная страсть.

-Ну слава Богу, доехали!

- Я думала, они догонят нас, всех убьют.

-Простите? У вас все хорошо?
Лазар медленно поднимает голову, словно очнувшись после долгого забытья.

- Благодарю, мадемуазель, все в полном порядке. Позвольте помочь вам взобраться по лестнице!